И это заставляет задуматься о специфической природе сибирского общества, с одной стороны, и о природе, сущностном наполнении ксенофобских комплексов того времени — с другой. Возможно, в переселенческом обществе человеческий ресурс ценился больше в силу крайней своей дефицитности. В этом контексте и дизайн конфликтности мог обладать большим своеобразием. Это не означает отсутствия «фигуры чужого» или ее меньшей роли, как регулятора социальных отношений. Просто «чужак» мог быть другим. Скажем, не сам по себе представитель некой сословной, конфессиональной или этнической группы, а новичок, человек пришлый, особенно если он претендует на дефицитный ресурс. Или группа, воспринимаемая в таком качестве. Не зря в конце XIX в. в Сибири появилось слово «навозный» с богатой палитрой отрицательных коннотаций.
Характерна ситуация с поляками. Во второй половине XIX
в. они были стигматизированы как группа, политически нелояльная империи. Это был предмет преимущественных забот властей, поэтому и основной массив соответствующих ксенофобских настроений концентрировался в бюрократической среде и часто реализовывался в административных практиках. К тому же польские чиновники и служащие могли восприниматься и как конкуренты в этой же среде. С другой стороны, механизм власти и управления Сибири испытывал огромный дефицит квалифицированных кадров, что заставляло широко пользоваться услугами политически сомнительных элементов. За этими пределами полонофобские настроения возникали в ситуациях аграрного переселения, когда новички становились реальными конкурентами в борьбе за дефицитный даже в условиях Сибири природный ресурс (пашня, выпасы, покосы и т.д.). Здесь вполне социальный конфликт этнически маркируется.
4-й
197183, Санкт-Петербург, ул. Сестрорецкая д.6 (главное здание) Телефон: (812) 430-60-40
|
3-й
105064, Москва, Гороховский пер., 4; телефон приемной комиссии: +7 (499) 261-31-52.
|
3-й
194044, г. Санкт-Петербург, ул. Академика Лебедева, 6 Телефон: 8 (812) 329-71-35.
|
3-й
Москва, 1-й Краснокурсантский пр., 1/4
|