Школа перестала быть самодостаточным и самоценным периодом в жизни взрослеющего человека; смысл её свёлся к подготовке к поступлению в вуз.

Школы в России больше нет. Разумеется, по инерции остались ещё отдельно стоящие хорошие школы покуда их даже и немало, ну так какие-то островки жизни уцелели бы и после ядерной зимы.

Школы как института формирования нации нет, и осколки его рассыпаются на глазах прямо сейчас.

Совсем скоро явное большинство школ в стране будет конторами по дневной передержке детей: чтобы по подвалам клей не нюхали; типовой выпускник будет неучем, не умеющим учиться, то есть неучем пожизненным.

Глупо говорить, что время для решения проблем школы упущено (хотя оно, конечно же, упущено): никто не проиграл, пока никто не выиграл.

Наша страна не может существовать без сильной системы образования; на глобусе мы есть; стало быть, захотим жить волей-неволей создадим школу заново. Но процесс этот не сможет и начаться, пока не признана открыто трагичность положения, не названы вслух причины случившейся со школой и с нацией беды.

Причин этих много в том числе, очевидно, и внеположных образованию, но пока вожди образования твёрдо стоят на позиции в школе всё очень хорошо, а завтра мы опять усовершенствуем ЕГЭ и всё станет просто отлично, а педагоги (порой и родители) боятся высказывать несогласие с происходящим, серьёзный разговор затруднён.

Итоги дискуссий с участием начальства всегда подводит само начальство, и всегда одинаково: мол, всё, что вы тут наговорили, либо чушь, либо провокация, либо мы и без вас уже давно учли (обычно последнее такая же ложь, как первое и второе).

Разговоров же без своего участия начальство в расчёт не принимает. Но разговоры эти всё слышнее, что естественно: в кризис нечиновные речи всегда становятся жёстче и громче и по крайней мере про две тяжёлые беды нашей школы уже сказано вполне достаточно, чтобы можно было начинать действовать.

Одна из них невыносимое чиновничье давление на школу: груды никчёмных бумаг, которые обязан строчить каждый педагог; непрестанные проверки (в основном на соответствие этих бумаг друг другу и представлениям очередного чинуши об идеале), всякий раз грозящие учителя прихлопнуть; право начальства в любую минуту без объяснения причин уволить директора школы и т. д. Впрочем, эта беда у школы общая с другими сферами, курируемыми Минобром (и, боюсь, не только им), и при всей её тяжести главная для школы не она.

Исток главной беды в том, что школу лишили самостоятельного значения. Она перестала быть самодостаточным и самоценным периодом в жизни взрослеющего человека; весь смысл её свёлся к тому, чтобы подготовить ученика к поступлению в вуз. Внешне это выразилось в воцарении ЕГЭ; недаром реформаторы образования видят своё главное свершение именно в едином экзамене он и впрямь оказался фатальным.

Имеющая собственный смысл школа оценивала своего выпускника на собственных выпускных экзаменах выпускника школы ступеньки в вуз проверяют на ЕГЭ, экзаменах одновременно выпускных и вступительных. Как эта новация сказалась на вузах, вопрос отдельный, но школу она просто убила.(Оговорюсь: сама по себе идея независимой от школы аттестации её выпускников вовсе не дурна ужасной оказалась реализация этой идеи здесь и сейчас. Но об этом уже много раз писано.)

Принято говорить о егэизации школы о том, как гиперзначимость ЕГЭ (от его результатов и только от них зависит и судьба ученика и доход и репутация учителя) неостановимо уплощает обучение, превращая его в натаскивание. Это чистая правда, но не в том таилась погибель школы. И не в том, что логика такого натаскивания львиную долю усилий многих учителей и большинства мотивированных учеников неизбежно уводит из школы в репетиторство. Со всеми этими радостями школа могла бы уцелеть стать хуже, но уцелеть.

Погибель таилась в полной отмене выпускных экзаменов. То есть поначалу-то могло показаться, что они отменены частично: как же! ведь ЕГЭ по русскому языку и математике обязательны, и ещё что-то надо выбрать и это тоже обязательно.

Но очень скоро стало понятно, что это отговорки во всяком случае, для всех предметов, кроме двух. Их все: что физику, что английский, что историю если не хочешь, можно и не учить, и ничего тебе за это не будет.То есть ничего если ты лодырь; если же ты собрался поступать, скажем, на экономический, то тебя за то, что ты забил на физику да химию, будут даже хвалить: ах, какой целеустремлённый. Тройку и в том и в другом случае как-нибудь натянут.

Тут и учителя смекнули, что они, со своей стороны, могут не учить этим дисциплинам. Во всяком случае, не учить большинство учеников всех, кто сам не выбрал этот предмет. И им тоже ничего за это не будет: ведь их зарплату определяет средний балл по ЕГЭ, а те, на кого они махнут рукой, его сдавать не пойдут и на средний балл не повлияют.

Исключения, конечно, возможны и наблюдаются; но как правило, где можно невозбранно не учить и не учиться там и учить, и учиться постепенно перестают. И не надо себя утешать тем, что хоть по двум-то стержневым предметам итоговое испытание осталось обязательным. Увы, с русским языком и с математикой происходит практически то же, что с какой-нибудь химией, только выяснилось это чуть позже.Окончательно прошлым летом, по итогам знаменитого наконец-то честного ЕГЭ. Тогда, если помните, властям пришлось задним числом сдвигать вниз минимально допустимые баллы обоих обязательных экзаменов без такой подтасовки аттестатов не получила бы чуть не четверть выпускников.

Тот скандал заставил публику впервые поинтересоваться: так что же считается удовлетворительным уровнем знаний? А вот что. По математике хватало решения трёх первых, то есть простейших, задач теста: Шкаф стоит 3300 руб., а его сборка 10% цены. Сколько стоит шкаф со сборкой?; Сколько сырков по 16 руб. можно купить на 100 руб.? Для верного подсчёта сырков за глаза хватит смутных воспоминаний о начальной школе, но аттестат-то дают за среднюю!

Столь же элементарных знаний, никак не исчерпывающих школьную программу, хватит и для тройки по русскому. И хуже всего, что от силы пятая часть школьников получает по той же математике больше вот такой тройки. То есть явное большинство выпускников и по формально обязательному предмету имели возможность практически не учиться.

Для маскировки столь катастрофических результатов решено сделать новый шаг в развитии ЕГЭ: разделить экзамен по математике на базовый и профильный уровни. Тест базового уровня будет уже целиком состоять из задач, доступных смышлёному третьекласснику, но это вроде даже и не будет стыдно: да, мы считаем, что решения этой тривиальщины довольно для получения аттестата, так ведь уровень-то базовый! А на средний балл (теперь уже профильного уровня) абстиненты от математики влиять перестанут, и он перестанет от года к году пикировать. Смотреть на всё это горько.

Адепты образовательной реформы любят укорять её критиков, будто те бранят нынешний Минобр более всего потому, что идеализируют школу советского периода: та-де была лучшая в мире, а нынешняя Мне нечасто встречаются люди, называющие советскую школу лучшей в мире, слишком уж памятны её слабые стороны. Но школьная система математического образования, вне всякого сомнения, была тогда лучшей в мире, и то, до чего она сейчас докатилась за какие-то двадцать лет! национальный позор.

Уже многие весельчаки провели нехитрый эксперимент: дали экзаменационные выпускные тесты младшеклассникам, а то и дошколятам (тут с оговоркой: одарённым). Результат, говорят, всегда один и тот же: на тройку набирает большинство детей. А теперь сопоставьте эти шуточки со свежей информацией: в Удмуртии четырнадцать из семнадцати выпускников, сдававших ЕГЭ по математике досрочно, экзамен завалили.

Есть две международные программы: PIRLS, в которой оценивают учебные достижения школьников начальных классов, и PISA, где оценивают пятнадцатилетних ребят. Малыши наши выигрывают почти у всех: в предпоследний раз мы были первые, Гонконг второй, в последний раз мы вторые, Гонконг первый. А наши юноши каждые три года опускались на несколько позиций, оказавшись в предпоследний раз примерно сороковыми из семидесяти участников; так что в последний раз Россия и участвовать не стала.

Увы, всё ведёт к печальному выводу: наша школа понижает интеллектуальный уровень детей не говоря о том, что развращает их безнаказанностью безделья.

Если уж вспоминать про советскую, не лучшую в мире школу, то её абитуриент за месяц сдавал то ли семь, то ли восемь устных и письменных выпускных экзаменов; на каждом он должен был показать минимальную осведомлённость в пределах школьного курса очередной дисциплины.

Конечно, средний школьник никак не уподоблялся Пико делла Мирандола, но такой минимальной осведомлённостью в разных науках он на момент выпуска худо-бедно располагал, а на устных экзаменах ещё и доказывал, что в некоторой степени обучен излагать какие-то мысли. Собственно, это всё и называлось полученным средним образованием.

Сегодня средним образованием мы готовы называть натасканность на прохождение тестов конкретного типа по трём-четырём предметам и это в благоприятном случае; в случае менее благоприятном аттестат о среднем образовании выдаётся, как мы видели, за умение с горем пополам читать и считать в пределах первой сотни. О навыках связной речи лучше не вспоминать.

Почему отчаянность ситуации до сих пор так мало осознана в обществе? Да потому, что кто хочет учиться, тот во всяком случае, в крупных городах учиться пока может.

Ключевое слово тут, к сожалению, пока. Если оставить в стороне репетиторство всех родов, к обсуждаемой теме почти не имеющее отношения, то число школ, пригодных для получения настоящего образования, с неизбежностью будет сокращаться. Потому, например, что проводимая в последние годы политика прямо враждебна к сколько-нибудь выдающимся школам. Подушевое финансирование и так бы их погубило, но на помощь ему поспело и бредовое убеждение многих начальников, будто само существование элитных школ противоречит священному (и неисполнимому) принципу равнодоступности качественного образования.

Пришибить хорошую школу не проблема, а создать новую труднее с каждым годом прежде всего потому, что беда с учителями. В любой сколько-нибудь серьёзной дискуссии о проблемах школы можно услышать, что учителя (не все, конечно, многие) плохо знают предмет, плохо и невнятно говорят, не владеют базовыми методическими навыками и так далее.

Система педагогического образования в стране практически разрушена. Многие десятки педвузов чуть не во всех регионах страны за последние годы просто закрыты, выжившие либо ждут своей очереди, либо странным образом переформатируются. Теперь они будут готовить не специалистов, как прежде, а бакалавров; иными словами, из педвузов превращаются в педтехникумы прекрасная основа для школы XXI века, что и толковать.

Что нужно делать? Не помню, сколько лет я не видел связных выступлений о том, что нужно делать, а за последние недели прочёл уже три разных текста, написанных весьма квалифицированными людьми. Тексты различаются во многих деталях, но едины в главном: отмена ЕГЭ в нынешнем виде, то есть выпускного и вступительного экзамена вместе; возврат выпускных экзаменов по всем основным предметам, то есть возвращение школе субъектности, а с ней права на жизнь.

Но как раз на это нынешние вожди образования не пойдут никогда и ни за что. Тут их кащеева игла: если ЕГЭ оказался хуже чем преступлением, ошибкой, то кто они такие? Поэтому любой разговор об отмене ЕГЭ они сводят и будут сводить к его совершенствованию занятию с точки зрения школы вполне бессмысленному.

И ведь по сути-то ЕГЭ уже скончался: и выпускное сочинение, возвращённое в школу по прямому приказу свыше, и устные экзамены по некоторым дисциплинам поставили крест на хвалёном единстве теста. Но Минобр этого не желает признавать. Выпускное сочинение он превратил в какой-то невнятный зачёт, а устные экзамены, весь смысл которых в диалоге с экзаменатором, говорят, хочет свести к монологам, записываемым в звуковые файлы, чтобы потом их объективно оценивать

Торопиться нужно ещё и потому, что ЕГЭ укореняется. С каждым годом всё больше учителей с изрядным облегчением привыкают к нынешнему положению вещей. Они понимают, что натаскивать, да притом не всех учеников класса, куда легче, чем учить, да притом всех; что система, при которой детей не надо учить думать, говорить и писать, весьма удобна тому, кто сам всего этого не умеет.

Возвращать выпускные будет поэтому всё сложнее: учителя будут всё более массово к ним не готовы выяснилось же в этом году, что большая часть словесников не знает, как работать с возвращённым вдруг сочинением.

Промедлить ещё совсем немного не знаю, год или два и может статься, что школу придётся восстанавливать не по живым воспоминаниям, а по книгам. Если кто-нибудь сумеет такие книги написать.